«Пена дней» и другие истории - Борис Виан

Жакмор посмотрел на животное. Кот заурчал, и вертикальные черточки раскололи пополам желтые глазища.

– Возмутительно! – подытожил Жакмор, срывая на ходу какой-то злак, мягкий, круглый, цилиндрический. Сделав несколько шагов, он обернулся. Посмотрел на кота, призадумался и снова пустился в путь.

XVII

2 сентября, воскресенье

Готовый к выходу Жакмор слонялся по коридору. Он снова облачился в официальные одежды и чувствовал себя несколько стесненно, как актер в костюме посреди пустой сцены. Наконец вышла служанка.

– Долго же вы… – сказал Жакмор.

– Надо ж было принарядиться, – оправдалась она.

На ней простоватилось выходное платье из пикейной ткани белого цвета, к нему прилагались черные туфли, черная шляпа и белые фьёзелевые перчатки. В руках она держала требник в затертом кожаном переплете. Кожа на лице лоснилась, алели безвкусно накрашенные губы. Тяжелые груди натягивали корсаж, грубо, но крепко сбитые ягодицы убедительно наполняли оставшуюся часть платья.

– Пойдем, – позвал Жакмор.

Они вышли вместе. Она казалась оробевшей и из уважения к Жакмору старалась дышать как можно тише.

– Итак, – спросил он метров через сто, – когда же я вас пропсихоанализирую?

Она покраснела и бросила на него взгляд исподлобья. Они как раз проходили около плотной изгороди.

– Сейчас никак нельзя, скоро месса… – сказала она с надеждой в голосе.

Психиатр понял, о чем она подумала; он почувствовал, как встопорщилась его рыжая борода, и решительно повел девушку к изгороди за обочиной. Они юркнули в узкий тернистый лаз – колючий кустарник расчехвостил красивый жакморовский костюм – и выбрались на огороженную со всех сторон поляну.

Служанка осторожно сняла черную шляпу.

– Не попортить бы ее ненароком, – сказала она. – Ой, гляньте, да ведь я вся зеленая буду, если мы прямо здесь, на траве…

– А вы встаньте на четвереньки, – предложил Жакмор.

– Само собой, – ответила она с таким видом, как будто считала эту позу единственно возможной.

Психиатр над ней трудился не покладая рук, поглядывая временами, как вздрагивает и обмякает короткая девичья шея. Из небрежно уложенных волос выбилось несколько светлых прядей, которые волновались на ветру. От служанки сильно пахло, но Жакмор за все время проживания в доме на скале еще ни разу не практиковался, да и этот немного животный запах не был ему неприятен. Из чисто человеческих – вполне понятных – побуждений он позаботился о том, чтобы не сделать ей ребенка.

Они подошли к церкви минут через десять после начала службы. Судя по количеству стоящих у входа машин и телег овальный неф был заполнен до отказа. Перед тем как подняться по ступенькам, Жакмор взглянул на еще красное и немного смущенное лицо девушки.

– Вечером-то приходить? – прошептала она.

– Да, – ответил он. – Расскажешь мне о своей жизни.

Она уставилась на него, убедилась, что он не шутит, и растерянно кивнула, так ничего и не поняв. Они вошли и сразу же смешались с густой толпой разодетых прихожан. В толчее Жакмора прижало к девушке, ее животный запах снова ударил ему в нос. У нее под мышками проступали круги пота.

Кюре заканчивал преамбулу и готовился к восхождению на амвон. Прихожане изнывали от духоты: еще чуть-чуть – и душа вон. Женщины расстегивали корсажи, а мужчины так и оставались в наглухо задраенных черных тужурках с косыми воротниками. Жакмор оглядел окружающие его лица; живые, волевые, дубленные ветрами и солнцем, и все – с выражением непоколебимой уверенности… Кюре поднялся по лесенке на белый амвон с открытыми створками. Странный все-таки амвон. Жакмор вспомнил столяра, маленького подмастерья, и озноб прошел по его коже. При мысли о подмастерье запах служанки стал противным до омерзения.

В тот момент, когда кюре появился между двумя стояками из белого дуба, какой-то мужчина вскочил на скамью и громким голосом потребовал тишины. Гул толпы спал. В нефе воцарилась настороженная тишина. Взгляд Жакмора скользил по голубому витражу над алтарем, цеплялся за бесчисленные мерцающие огоньки, которые освещали нагромождение переплетенных тел, вырезанных на несущей конструкции свода.

– Кюре, дождя! – произнес мужчина.

Толпа подхватила в один голос:

– Дождя!

– Святокос сух! – продолжал мужчина.

– Дождя! – взревела толпа.

Оглушенный Жакмор увидел, как священник простер вперед руки, прося слова. Ропот стих. Утреннее солнце жарило изо всех сил по витражу. Дышалось неимоверно трудно.

– Жители деревни! – изрек кюре.

Его громоподобный голос, казалось, шел отовсюду; Жакмор догадался, что все дело в системе ловко скрытых динамиков. Головы прихожан завертелись в разные стороны.

– Жители деревни! – повторил кюре. – Вы просите у меня дождя, так вот, вы его вообще не получите. Сегодня вы пришли в церковь, раздуваясь от чванства и высокомерия, как куры-леггорны, распухая от удовлетворения плотской жизнью вашей. Вы пришли, как назойливые попрошайки, требуя то, чего вы совершенно не заслуживаете. Дождя не будет. Богу до вашего свято-коса как до лампочки! Согните тела ваши, склоните головы ваши, ущемите души ваши – и я окроплю вас словом Божьим. А на дождь не рассчитывайте! Вы не получите ни капли! Здесь храм, а не дождевальня!

Толпа начала роптать. Жакмор решил, что кюре выступил хорошо.

– Дождя! – повторил мужчина, стоящий на скамье.

После звуковой бури, поднятой кюре, голос мужчины показался смехотворно слабым, и присутствующие, признавая временное превосходство противника, замолчали.

– Вы еще утверждаете, что верите в Бога! – прогремел голос кюре. – Только потому, что вы ходите по воскресеньям в церковь, жестоко относитесь к своему ближнему, стыда не ведаете и угрызениями совести не мучаетесь…

При слове «стыд» со всех сторон раздались протестующие крики, отражаясь от стен и усиливаясь, звуки сложились в единый вопль возмущения. Мужчины сжимали кулаки и топали ногами. Молчаливые женщины кривили рты и злобно смотрели на кюре. Жакмор растерянно переминался с ноги на ногу. Рев прекратился, кюре воспользовался наступившей тишиной.

– Какое мне дело до ваших полей! Какое мне дело до вашей скотины и ваших детей! – завопил он. – Вы ведете жизнь плотскую и скабрезную. Вам неведома роскошь! Я дарю вам ее: я дарую вам Бога… Но Богу не нужен дождь… Богу не нужен святокос. Ему безразличны ваши грязные грядки и ваши праздные блядки. Бог – это подушечка из золотой парчи, это бриллиант в солнечной оправе, это бесценный узор из кружев Любви, это царственные усадьбы в Отэй и Пасси, шелковые сутаны, расшитые носки, ожерелья, перстни, безделушки, прелестюшки, электрические монстранцы для агнцев… Дождя не будет!

– Да будет дождь! – заорал мужчина на скамье, а грозовая толпа отозвалась настоящим громовым раскатом.

– Возвращайтесь на свои фермы! – рявкнул из динамиков голос кюре. – Возвращайтесь на свои фермы! Бог – это наслаждение бесполезным. А вы думаете только о необходимом. Для Него вы потеряны.

Мужчина, стоявший рядом, оттолкнул Жакмора, размахнулся и со